[amio]

17.09.2010 в 20:17

Пишет  ChiruChiru:

Заявка Клод/Алоис выполнена.
Название: Подсолнух
Автор: Chiru
Бета: место вакантно
Фендом: Kuroshitsuji II
Пейринг: Клод/Алоис
Авторский рейтинг: R
Жанр: слеш, фиклет, POV Клод
Саммари: ... Однажды солнцу решил продать душу подсолнух…
По заявке Amio: «а напиши для меня Клод/Алоис!»
От автора: У автора ужасный стиль, и он это знает. Но поделать с этим ничего не может.


Оттаскиваешь Ханну за волосы, в очередной раз, просто потому, что тебе нравится, тебе хочется ее унизить. Впрочем, она сама виновата, покорная овечка. Ее щенячья преданность, это слепое повиновение – к чему? Это раздражает тебя больше всего, потому что она вся в твоем распоряжении, потому что она молчит, потому что терпеливо все переносит, потому что, потому что…
…Однажды солнцу решил продать душу подсолнух, что рос у дороги…
Выдирать волосы, бить лицом о колено, и громко хохотать; ломать пальцы на руках и так счастливо улыбаться; толкнуть в сторону надоевшую служанку и сесть за стол, продолжить свой обычный ужин. Тебе сделалось скучно. Издеваться только над Ханной быстро тебе надоело, но ты все равно не можешь оставить ее в покое. Такой очаровательный в своей детской жестокости, ты лицедей, господин. Ты самая яркая, желанная бабочка, да что там – ты единственная бабочка, среди никчемных зеленых мух, попавших в мою паутину.
Или, ты был этой бабочкой. Когда то.
… и после этого подсолнух всегда неотрывно следит за своим господином…
Ты провел черту над миром и подписал себя над ней, ты никого не во что не ставишь, и ты цепляешься за меня, потому что я единственный понимаю тебя; твою сладко-ядовитую душу; яд всегда должен быть сладким, с выдержкой, вкусным до умопомрачительности; а ты – особенный яд, ты даже хуже – ты наркотик.
Тебя можно легко взять. Взять, и подавиться тобой.
Думаю, тебе бы хотелось попробовать. Вполне развитое тело, и совсем уже взрослые помыслы. И ты сорвешься, ведь со мной ты можешь быть настоящим, сорвешься и отдашь мне свою горькую душу, я не подавлюсь, не бойся, я съем ее, и это будет самый прекрасный ужин, это будет самая прекрасная отрава, какую только можно себе представить.
… но стоит солнцу скрыться в пасмурную погоду за тучами – подсолнух умирает…
У тебя нет лиц, только две маски, ты лиса, согревающаяся на холодных трупах кроликов. «Тело и душа», ты моя самая большая удача. Ты множество сознания, ты война и мир, стадо и пастух, шлюха и падре – это все ты. Ты – моя самая большая беда.
Ты играешь свои роли, но то, чего ты хочешь – любить и быть любимым – ты не можешь достигнуть. Поэтому твоя игра бесполезна. Кому нужен актер, играющий восьмой фонарный столб, если нет ни театра, ни сцены?
Ты говоришь Я, и гордишься этим словом, а знание того, что чувствует чувство и познает ум не имеет для тебя значения. Но твои чувства и ум так тщеславны, они пытаются убедить тебя, что они – это ты.
… подсолнух будет отчаянно цепляться за малейшие взгляды его хозяина…
Ты жмешься ко мне, для меня у тебя есть прекрасные слова, ты пытаешься создать для себя иллюзию любви, но это только потому, что я близко. Это твоя дурная любовь – любовь к самому себе. Ты бежишь ко мне от самого себя – добродетель? – и вижу тебя насквозь. Тебя это злит, но мне ты ничего не сможешь сделать, ты льстишься ко мне, виляя хвостиком. .
Ты дурак. Вот так, просто и легко – дурак. Ты по-своему прекрасен, но ты все же отрава. И после тебя не будет сладости, не будет сожалений, не будет воспоминаний – только изжога.
Раз тебе так нужна моя любовь, пожалуйста. Я дам ее тебе, но ее ли ты хочешь получить? Тебе не нравится, что я демон, не нравится моя улыбка, но ты нуждаешься в покровителе.
Потому что ты дурак, хозяин.
…подсолнух будет осознавать, как он жалок…
Переходишь к десерту, цепляешь вилкой кремовую розочку на пирожном. Обводишь взглядом шепчущихся тройняшек, пытающуюся стоять Ханну. И уголки твоих губ едва заметно дрожат, приподнимаясь в ухмылке. Пробуешь десерт, а я уже знаю, что за пакость ты придумал на этот раз.
- Клод, не вкусно – задираешь голову, разглядывая мое лицо.
Спектакль, представление. Для слуг, или для себя?
- Ты не слышал меня? Я сказал, что не вкусно! – не повышаешь голоса, но в нем слышится что-то такое, что тройняшки перестают шептаться, а Ханна резко взволновано выдыхает через сломанный нос.
Кого ты пытаешься обманывать, хозяин?
- Что вы предлагаете, ваше высочество?
Не нравится, да? Думаю, ты предпочел бы, чтобы тебя выдернули из-за стола и, как следует, выпороли, наказали за гадкий характер, поставили на место. Повиновение – вот что тебя раздражает больше всего.
- Хочу, - в твоих глазах пляшут озорные искорки, предвкушая веселье, - чтобы ты сделал сладко.
- Да, ваше высочество.
… чтобы поймать хотя бы взгляд своего хозяина, подсолнух будет выворачиваться с корнем, ломать шею, сминать листья, умирать ради этого взгляда…
Наклоняюсь над ним, одной рукой мягко вынимая вилку из пальцев, другой приподнимая подбородок. Подношу кусочек пирожного к упрямо сжатым губам. Скольжу рукой по подбородку, перебираюсь пальцами на шею, задеваю горячую ниточку пульса, не без удовольствия замечаю, что твое сердце предательски начинает биться чаще. Губы чуть размыкаются, горячо выдыхая, и я не упускаю возможности воспользоваться этим. Ложечку за Ханну.
Подушечками пальцев чувствую дернувшийся кадык, ты все же проглотил, маленький мерзавец. С тебя стало бы выплюнуть, вырваться. Такой омерзительно… покорный. От этого ты бежал, заключая контракт – не быть не кому обязанным ни чем, ни людям, ни судьбе – к этому же пришел в итоге.
Затрагиваю одной рукой живот, другой подбираю на вилку еще кусочек пирожного. Ты ешь, что то пытаясь промычать, но я не даю, пропихивая в тебя кусок за куском. Большую ложечку за тройняшек.
Отплевываешься, дергаешься, отпихиваешь руку. Похоже, я перестарался. Учту.
Больше сладости. Опускаю руку с живота ниже. Ты на миг замираешь, только на миг. Сжимаю пальцы на паху, нажимая через плотную ткань брюк, давая тебе отчетливо прочувствовать каждую косточку сустава с моей руки.
Из твоего горла вырывается протяжный стон. Рассматривая его, как одобрение, нажимаю чуть сильнее, обхватываю тебя рукой через ткань и начинаю легонько ласкать.
- Мм.. Еще, - только и смог выдохнуть ты.
Что-ж, с радостью продолжу. Ханна отводит взгляд, тройняшки же смотрят с интересом, поминутно перешепчиваясь. Подношу еще один кусочек к твоим губам, другой рукой расстегивая твои брюки и проникая под ткань белья.
- Теперь вкусно, ваше высочество?
- Еще, Клод…, - ты льешь слезы, вцепляясь в неповинную вилку зубами, - так вкусно… сладко.
Улыбаюсь в твою шею, обхватываю пальцами горячую плоть и немного сжимаю, осторожно возвращаю вилку в руку хозяина.
- Тогда будьте хорошим мальчиком, ваше высочество, - в ответ на непонимающий взгляд, шепчу – Давай, сам.
И начинаю двигать рукой, а ты всхлипываешь, но подчиняешься. Двигаю рукой быстрей, если ты начинаешь с энтузиазмом доедать десерт, и останавливаюсь, когда ты с громким стоном роняешь вилку на стол, не в силах больше продолжать. Пусть это будет твоим наказанием.
За то, что будишь во мне аппетит.
Тебе хочется получить еще немного вкусностей, ты рукой цепляешь оставшуюся половинку пирожного, зажмуриваешься и кусаешь. Хороший мальчик. Возобновляю движение, а ты давишься и ешь, и подаешься пахом навстречу руке. Ты жутко накрошил на стол, испачкал пальцы в креме. Облизываешь их, а я, не от доброты, а, скорее, из жалости, резко сжимаю пальцы. Твой вскрик, отраженный эхом на весь обеденный зал, стал мне наградой за мое… кулинарное творение.
Откидываешься на спинку стола и тяжело дышишь, глядя в потолок. Снимаю с рук перчатки – одна из них безнадежно испорчена. Все же, этот спектакль стоил кое-чего и мне – ты теперь абсолютно не в состоянии не то что доделывать оставшиеся дела, даже самостоятельно дойти до ванны. Что-ж. Учту – никакого секса до ужина. Даю знак слугам, чтобы они начали убирать со стола.
… однако, солнце, каким бы могущественным господином оно не было, даже не подозревало, насколько оно привязано к этому заложившему душу подсолнуху. Ведь до сих пор все гадают – правда ли, что именно подсолнух поворачивает золотистую мордочку к солнцу? Может, это солнце двигается, плавясь и подчиняясь его взгляду?....
Отравиться тобой захотелось еще больше.

Конец.